Пару месяцев назад Вовней опубликовал скриншот 2020 года о комфортной зарплате в ИТ из чата, где среди ежемесячных статей семейного бюджета фигурировала строка: «Психотерапевты+ад — 50к  в месяц». DevOps включил антидепрессанты (АД) в текущие расходы. Для меня примечательно множественное число психотерапевтов, решающих проблему выписыванием легких АД.

Так получилось, что значительная часть моих знакомых высокоинтеллектуальные люди. Для них ум — это инструмент.

В силу тренированного ума в свободное время они склонны годами оттачивать саморефлексию. Кое-кто из них регулярно приглушает свои ментальные исследования алкоголем, путешествиями или экстремальным отдыхом, но, в большинстве своём, они ведут осёдлый, семейный образ жизни, каждую свободную минуту тратя на поиск в себе внутренних ресурсов развития основного рабочего навыка — искусства размышления над абстракциями, вроде эффективных алгоритмов, анализа данных или маршрутизации пакетов.

Но если они замечают, что не могут достигнуть в карьере уровня выше текущего, они начинают с впитывания информации о похожих ситуациях среди рабочей болтовни , пробегать «по диагонали» популярные книги по психологии и психотерапии, путешествовать по форумам с жалобами и постепенно переходят к самостоятельной «тонкой настройке». И получают совсем уж не пригодный к использованию результат.

Размышления введут их по цепочке аналогий с другими людьми, аналогии — к поиску аналогичных симптомов, концентрация на симптомах приводит к постановке диагноза, самым популярным из которых был и остается БАР («биполярочка» — так они её ласково называют). Диагноз ставят себе сами, даже если понимают, что постановка диагноза в психиатрии результат субъективный, но «объективности» в вынесение заключения добавляет простая гипотеза, принимаемая как аксиома: «Мне же виднее! Я наблюдаю себя без зазора, изнутри! Как может посторонний человек быть более объективен по отношению ко мне, чем я сам!»

При этом совершаются три катастрофические ошибки: обеднения, масштаба и западни.

Обеднение. Всё, что узнано о депрессии и биполярном расстройстве это чья-то модель, из которой выброшены дополнительные каналы репрезентации информации (например — зрение, слух, запах, вкус). Сама модель обличена в текстовую инструкцию, более или менее точно описывающую «схему сборки». Примеривая обедненную модель на себя, пытливый исследователь внутреннего психического космоса непроизвольно подгоняет её под себя, добавляя для удобства оставшиеся за пределами инструкции репрезентации. а подогнать под себя можно практически любую виртуальную реальность.

Масштаб. Любой дискомфорт и страдание субъективны. «Гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем вся фантазия Гетте!», — записал поэт в начале прошлого века. И это действительно так. Только тренированный сторонний наблюдатель может, имея объекты для сравнения, оценить глубину депрессивности переживаний или размах самоагрессии.

Западня. Напомню, что изначально «западня» — вид охотничьей ловушки, устройство которой в том, что попавшая в нее дичь не может вырваться из-за эффективно сконструированной «обратной связи». Чем сильнее рыба будет вырываться из сети — тем больше она будет запутываться в нитях. Пытаясь пролезть в кроличью нору со специально установленными на шарнирах дощечками, лис все больше и больше будет замыкать их вокруг тела. Обезьяна, схватившая банан в кувшине никогда не освободиться, если вовремя не разожмёт кулак намертво заклинивающий руку в горлышке ловчей посудины.
Примерно такая-же ловушка ждет человека сконцентрировавшегося на обнаруженных у себя симптомах. Чем дольше и глубже размышления о поставленном себе диагнозе «депрессия» или «БАР» — тем больше пестуются и отращиваются фантомные «боли» субъективного восприятия модели психического расстройства. Реальный, мелкий гормональный дисбаланс, который на ранних стадиях легко убирается диетой или сменой расписания, масштабируется за счёт внутреннего, многократного отражения до катастрофических размеров. Синдром, известный с 1854 года по описаниям Фальрье, Байярже и Крепелина и прошедший все стадии не медикаментозного и медикаментозного лечения — от электрошоков и  «Душа Шарко», через опиаты к нейролептикам и антидепрессантам, надежно вышел из консервативных 0.05% населения до резонансных 7% страдающих.

Понимая, что время карьеры в ИТ скоротечно, оно утекает сквозь пальцы, как песок, начинается поиск самого эффективного средства выхода из резонансно поставленного диагноза.

Волшебное слово «АД»

Хочется быстро, эффективно и прозрачно. Например — пройдя курс медикаментозной терапии. Благо первый компонент течет из домашнего крана, а второй — дешево приобретается даже без рецепта врача.

Лет десять назад я встал перед проблемой трудоустройства и обнаружил, что менял место работы очень редко, но на каждом месте постоянно проходил процесс трансформации.

Меня всегда совали на самый запущенный участок, проект, с минимальной оплатой. И я, в одиночку, реанимировал, «выгибал» его под себя, набирал команду, наращивал бюджет и выводил его на высочайший уровень. Но при этом был настолько загружен текущей работой, что совершенно не оставалось времени на «паблисити» — представления себя как движущей силы и ядра преобразований.
У меня получилось замечательное резюме.
Заглядывая в него рядовой, не далёкий по природе, эйчар, которому поручили найти человека под конкретную должность, сравнивая с собой приходит к мысли, что ни один человек не может обладать таком количеством и объемом компетенций.

Поэтому я решил работать в одиночку. С людьми, а не с компаниями. Выгибая ситуацию не под компанию, а под себя.

Это веб-версия soundcloud — музыкальной социальной сети. Работает, если знаешь ссылку на альбом, плейлист или музыку. Мобильная версия пока работает с картинкой. В отличие от Spotify и Deezer. Не работающих принципиально.

UPD. На Следующий день поле перестало быть «белым», вернулась привычная навигация и обложки. Очевидно какой-то внутренний сбой или глюк свежей версии «Хрома».

Daria Celeste Bonera, Tribeca, Taken on August 15, 2008

Слушай

Читай

Фил 1+история 3 5 7 8
Рита 2 4 6 9 10

Рита

Когда я очнулась, Фил стоят у окна и неловко приклеивал скотчем к дырке в окне диванную подушку.
— Чтобы не дуло. На улице снег. Я вызвал стекольщика, они обещали приехать сегодня и замерить стекло, а пока нам придется немного померзнуть. Давай я тебя помою и заклею пластырем.
Фил подошел к кровати. Рядом стояла фарфоровая миска с водой, на тумбочке лежала губка, какие-то бутылочки из ванной комнаты и упаковки с пластырем. Мне было стыдно и больно и я старалась не смотреть на то как он обмывает губкой перепачканные руки и ноги. Когда Фил закончил я выпросила у него ещё одну таблетку. Фил прикрыл меня ширмой на тот случай, если придет стекольщик, и дал пилюльку — я постаралась коснуться запекшимися губами кончиков его пальцев и повернулась на левый бок разглядывая на просвет полупрозрачных райских птиц, нарисованных на шелковой ткани ширмы. Птицы двигались, потом среди птиц появились дикобразы и мангусты, в углу, как раз среди побегов молодого бамбука мелькнули “глаза” на капюшоне кобры. Потом все смешалось и туманный шёлк отодвинулся. Я увидела Фила, сидящего на берегу сонной реки, под ивой. Он был в закатанных по колено штанах, соломенной шляпе с заломленными полями и чем то неуловимо напоминал портрет кисти Ван-Гога, если бы не белая футболка, в рукав которой, как в “Бриолине”, по хулигански закатана пачка “Лаки Страйк”. Правая рука была свободно уперта в согнутое колено и висела над водой как удочка, а в левой он держал зажженную сигарету, время от времени затягивался и перед каждой затяжкой сдвигал указательным пальцем на затылок падающую на лоб шляпу.

— Фил, ты куришь?
Он ничего не ответил, а только улыбнулся и неопределенно помахал перед глазами двумя пальцами с зажатым между ними окурком. Получилось что-то вроде приветственного жеста летчиков времен Первой мировой войны.
Сон расслоился. Фил ещё сидел у реки, а я выплывала из сна и чувствовала себя китом, который поднимается из глубины за глотком воздуха. Глаза, привыкшие к темноте пытались поймать фокус, но ноздри уже чувствовали запах сигарет. Я уперлась руками и села на кровати. Между ширмой и дверью стоял Фил. Язык с трудом слушался меня и я пыталась смочить его слюной, чтобы отчитать его за курение. Вдруг картинка стала резкой и я увидела, что это не мой муж. У кровати стоял незнакомый мне мужчина, белый, молодой, в армейской куртке и вязаной шапочке и джинсах. В левой руке он держал сигарету, а в правой — какой-то изогнутый предмет, напоминающий вопросительный знак. “Наверное стекольщик”, — подумала я, — “но почему он курит и как Фил разрешил отодвинуть ширму и рассматривать меня?” Рот наполнился слюной и я уже могла произнести первое слово.
— Что... — Договорить я не успела. Неожиданно переместившись ближе ко мне незнакомец ударил меня ломиком. Все вспыхнуло, завертелось, комната отодвинулась, стала резче, так, как будто к моим глазам поднесли обратной стороной бинокль и я провалилась в черный колодец.

— ... а я сказал: иди нахуй!!! Отрывай свою жопу, садись на метро и забирай мою машину! Далеко не отгоняй, отъедь четыре квартала вправо и припаркуйся у закусочной. Бля, идиот!!! Я же сказал: не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. Через полчаса стемнеет и как только я увижу что ты забрал машину я выйду и мы поедем в Панксатон. Для? Идиот, я повторяю по буквам: ПАН-КСА-ТОН! А тебя вообще ни чего не должно ебать, это не твое собачье дело!!!

Он стоял у окна и говорил по сотовому телефону. За окном уже были сумерки. Я провалялась без сознания часа четыре. Рот был замотан скотчем, я не чувствовала ни рук ни ног. Я лежала лицом вниз на кровати, в комнате был погром, по ковру раскиданы вещи, а рядом с кроватью валялось два вдавленных в ковер окурка, один из которых тлел и успел прожечь в ковре солидную дыру. Судя по вони, чтобы потушить его грабитель мочился на него, забрызгивая всё вокруг.

— Да нет, тут ещё есть одно дело... Иди на хуй!
Он обернулся, я не выдержала и пошевелилась.
— Всё. Давай быстрее, я тут не собираюсь торчать с двумя жмуриками.
С двумя? Фил мертв. Как в моем сне. Я — на очереди.
Он повернулся ко мне, я постаралась сделать всё, чтобы он не заметил, что я очнулась. Но ему что-то не понравилось и он пошел ко мне, обходя вещи и предметы разбросанные на полу.
— Наша девочка очнулась? — у него был голос как у папочки в фильмах про педофилов — Сучка, — он схватил меня за вывернутые назад локти и рывком перевернул на спину. Пижама задралась и это привело его в неописуемую ярость, — раскинулась... играла со своим папочкой в надзирателя и заключенного? Хочешь поиграть со мной? — Он присел на кровать и полез в карман куртки. — Хочешь покурить? В тюрьме за сигарету иногда можно получить очень много. — Он вытряхнул из пачки “Лаки Страйк” одну сигарету, сунул себе в рот и протянут мне пачку с торчащим из неё фильтром. — Ну? Бери... — Он поводил сигаретой по скотчу, заклеивающему мой рот, — не хочешь? Папочка давал тебе вкусные таблетки, а я предлагаю только сигаретку? Хочешь таблеточку? Сучка... — он наотмашь ударил меня свободной рукой. — Любишь кровь? — Он достал из кармана зажигалку и прикурил. — Я не люблю, но для тебя... Сейчас, только немного подкреплюсь. — Он наклонился к прикроватной тумбочке, на которой стояла початая бутылка виски, лежали рассыпанные таблетки и несессер Фила. — Сейчас, сейча-а-а-с мы поиграем... — он поковырялся пальцем в пузырьках, вытряхнул на ладонь несколько таблеток, закинул их в рот и запил виски. Его передернуло и несколько секунд он видел неподвижно, сглатывая и борясь со рвотными спазмами.

Боже, может он отрубиться и я успею добраться до двери или окна и позвать на помощь?

— Кто у нас был папочка? Фармацевт? Такого количества колес я не видел ни в одном притоне. Давай играть? Я буду показывать тебе картинки, а ты мне будешь называть циферки. — Боже, что он ещё затеял. Скотч, обмотанный вокруг головы жутко рвал волосы и боль в голове становилась невыносимой. От боли я прикрыла глаза, и слезы потекли у меня из глаз. — Так, картинка первая. — В руках у него была моя кредитная карточка. — Первый тур, надо назвать четыре цифры, — голубь на голограмме сверкнул в свете прикроватной лампы, — если ответ будет правильный — участницу номер один ждет небольшой приз от спонсора, — он гнусно усмехнулся уголком рта в котором прыгала сигарета. — Время пошло! Раз! Два! Три! — Мир вспыхнул и погас...

— Ты почему не отвечаешь на вопросы, сучка? — Он говорил голосом Дональда Дака абсолютно одуревшего от таблеток и виски, — Отвечай! — Я получила две пощечины, а он опять сунул мне под нос карточку, — Ну! — Я замычала, слезы лились из моих глаз. — Чего мычишь, корова?! Называй номер! Или хочешь развлечься, как развлекалась до меня? Сначала номер, потом развлечения. Или ты хочешь авансом? Давай, попробуем небольшой аванс. — Он вытащил изо рта сигарету и силой ткнул её мне в живот. — Нравиться, сучка? Нравиться? Говори, блядища! — Я замотала головой и закричала, пытаясь сквозь скотч сказать цифры ПИН-кода. — Чего? Чего ты опять мычишь? — Он попытался сфокусировать взгляд на моем лице. Наконец ему это удалось и он расплылся в пьяной улыбке, обнажив редкие, изъеденные зубы. — А, извини, — он хлопнул себя по лбу, — техник нашего конкурса был немого пьян... И ты молчишь, милая! Так можно проиграть — надо заботиться о себе, тут у нас жестко. — Он сунул мне в лицо желтый от никотина палец и начала тыкать в рот, пытаясь проткнуть скотч. От пальцев жутко воняло куревом и ещё чем-то мерзким до предела. — Во же гребаный пластик, сейчас мы его чем нибудь проколем. — Он опять наклонился к тумбочке и разогнулся. В руке его блестела опасная немецкая бритва Фила. Я в ужасе шарахнулась от него. Изгибаясь всем телом я инстинктивно попыталась отползти. — Куда, на хуй! Стоять! — он схватил меня за ноги и подтянул к себе, — не дергайся, сейчас будешь играть дальше, — он попытался открыть и зафиксировать в руках бритву одной рукой, другой наваливаясь на мое изогнутое тело, — вот же блядство... — ему это ни как не удавалось, — лежи тихо, ебаная кобыла, а то попишу! — Я постаралась замереть. Дрожь испуга колотила меня и прокатывалась конвульсиями от затылка до пяток. — Лежать! Сейчас найдем что-нибудь другое! — Придерживая меня рукой он опять наклонился к тумбочке. На это раз он появился с лопаточкой для кутикул. — Лежи спокойно, а то вместо скотча выколю глаз — всё равно два для тебя — роскошь! — Он заржал, обдавая меня слюнями и свежим перегаром, — Ну... Он положил локоть мне на грудь, и отвел руку за голову с зажатым в кулаке маникюрным инструментом, — Боже, только бы не в глаз! — Не ссы... — он куражился, быстро поднес лезвие к моему рту и ткнул в скотч. Натянутая губами пленка с хлопком лопнула, воздух ворвался в легкие свистя на разрыве. Лезвие ткнулось в язык и пропороло в нем большую рану. Рот моментально наполнился кровью. — Ты чего!? — Заорал он. — Ты чего!? — я повернула голову на бок и попыталась сплюнуть кровь. Струя алой слюны выплеснулась на подушку и на без того перепачканную простынь. — Сука! Ты изгадила мне штаны! — Он вскочил и стоял у кровати на раскоряку, разведя руки в стороны и рассматривая промежность. — Ах ты, блядь! — Он бросился на меня нанося удары руками и стараясь попасть в грудь и в живот, а я никак не могла потерять сознание. Но его надолго не хватило — сказались и таблетки и виски. Он сел, задыхаясь, на краю кровати и яростно вращая глазами смотрел на меня. А я вдруг поняла, что стоит мне назвать ему ПИНы кредиток, как он моментально забьет меня ломом. И единственное, что я могу для себя сделать — это как можно дольше не говорить ему всех номеров. У меня в сумочке было пять карточек: это двадцать цифр. Я максимально я могу сказать ему девятнадцать — двадцатая будет последней.
— У нас “звонок другу”, — он достал из кармана сначала закрытую опасную бритву, потом мобильный телефон. — Хуясе! Ты где? Не пизди! Что это за телки на заднем плане? Ты хочешь сказать, что в метро полно пьяных и укуренных баб, которые просят у тебя бросить им сигаретку?! Бегом, сука! Уже темнеет, ты должен добраться за сорок минут! А меня — не е-бе-т! Если тебя не будет через сорок минут, я позвоню Родригесу и скажу твой адрес, а сам спокойно пойду домой! Я мудак?! Это ты му-да-к, который курит мою траву и ебет моих баб по клубной скидке! — Он закрыл телефон и вернулся ко мне. — На чем мы остановились, — он тупо покачался взад-вперед, а-а-а-а... мы с тобой играли в викторину. И сейчас у нас, как раз, вопрос на миллион долларов! Итак, — он снова полез в нагрудный карман курки и достал из него карточку. На этот раз это была красно-желтая “Мастеркард”, — я считаю до трех, а ты называешь мне четыре цифры... Раз... Два... Три... — моя голова мотнулась от пощечины и ударилась о стену, — Не бей... Ты не даешь мне сказать. — Ну извини, — он куражился и опять перешел на голос Дональда Дака, — я думал, что у нас соревнование. Итак... — он опять ткнул мне карточку почти в глаза, — “Пять”... — я говорила невнятно из-за проколотого языка и облепившего губы скотча, — “Четыре”? Ты сказала “Четыре”? — какая разница и я мотнула головой соглашаясь.

У него в руках очутились острые маникюрные ножницы, которым он на обратной стороне карточки выцарапал первую цифру, — Дальше... — “Четыре” — Что, опять четыре? Вздумала мне врать? А кто врет, тот получает, — он откинулся и согнутым левым локтем ударил меня под ребра, как рестлеры бьют в падении противника. Боль взорвалась в груди и связанных за спиной руках. Очевидно он сломал мне ребро. — Ух ты! Здорово! Я “Черная маска”! — похоже он тоже вспомнил про ринг и эта мысль ему безумно понравилась, но он увидел в левой руке карточку и немного успокоился, — а мы — в банке. Будешь врать — прыгну ногами. — Не вру... — Молодец, какую ты цифру сказала? — “Четыре”, — он подобрал ножнички и процарапал вторую цифру. — Давай дальше. — “Два” — “Четыреста сорок два” — он царапал положив карточку на матрас. Под нажимом острия поверхность прогибалась и, лезвие срывалось и он чертыхался под нос, — Давай дальше. — Он поискал глазами более жесткую поверхность и не нашел ничего лучше, как положить карточку на мой живот. — “Три”, — он с нажимом начал выцарапывать последнюю цифру. Я почувствовала, как мой живот прогибается, кончик ножниц соскальзывает с карточки, пропарывает ткань пижамы и врезается под весом моего мучителя чуть ниже ребер. Я инстинктивно дергаюсь, кричу, ещё глубже загоняя входящее в меня лезвие ножниц. Кровь быстро заливает мою рубашку, меня начинает мутить, он что-то орет, рвется к моей голове, ещё больше вгоняя ножницы мне в живот тяжестью своего тела. Он хватает подушку, придавливает мне голову и бьет, бьет, бьет сквозь её, стараясь попасть в нос и по губам. Но мне уже всё равно. Сознание покидает меня.

Я плыву на лодке, у меня первые месячные. Страшно болит живот и я вся в крови — от пояса до колен. Кто-то, кого я не могу разглядеть в утреннем тумане, гребет, переправляя меня через утреннюю сырость и тишину, повисшую вокруг как клочья ваты. Мы уже доплыли, по лицу шлепают мокрые ветки и листья прибрежных ив. Я не могу от них уклониться, а они отрываются и холодной коркой налипают на лицо, голову шею. Мне холодно от этих ивовых листьев...

Фил 1+история 3 5 7 8
Рита 2 4 6 9

Lee-Anne Robinson-Godby, New York 044
Taken on September 28, 2008

Слушайте

Читайте

Рита затихла. Ещё пара минут — и она опуститься в  это странное, туманное забытьё, в которое я нырял при помощи замечательных таблеток когда мне становилось уж совсем муторно и тошно. Что-то с ней случилось, но почему? Она вчера пришла домой абсолютно спокойная и даже веселая.
По полу из кухни тянулись наши грязные следы. Надо бы прибраться, но как оставить её одну? В ванной я вытряхнул шкафчик над умывальником, нашел перекись водорода, пластырь, губку и свой несессер с бритвенными принадлежностями. Но на кухню все таки пришлось пойти за глубокой фарфоровой миской, которую подарила мама Риты. Чайник свистел и плевался кипятком. Я выключил газ, вылил вскипевшую воду в миску, подобрал с пола пластиковую бутылку с водой не разбитую Ритой, сунул её в подмышку и с дымящейся миской в руках пошел в спальню. Рита дремала. Я поставил горячую воду у кровати. Воздух комнате был холодный, пах свежими выхлопными газами и угольным дымком — из зияющего отверстия пробитого будильником дула холодная струя зимнего ветра и сдувала пар с миски. Я открыл бутылку и разбавил кипяток. Вывалил на тумбочку прихваченное мной из ванны, а сам пошел посмотреть, нельзя ли заткнуть пробоину диванной подушкой.
У окна я не удержался и глянул вниз. На нашей улочке прибавило следов — мир меняется. Прямо под окнами валялся выброшенный Ритой будильник, у арки выхода из  тупичка прибавилось окурков. В пару старому “Олдсмобилю” появился припаркованный в пятидесяти метрах «Кадиллак» 70-х, с разбитым задним фонарем и помятым багажником, невесть каким ветром занесенный реквизит, который сделал наш квартал похожим на декорацию к “Французскому связному”, перенесенному в Нью-Йорк и приправленному свежим снегом. Подушка от дивана никак не хотела твердо стоять у разбитого окна и я вспомнил, что у меня в кабинете есть скотч. В кабинете я нашел липкую ленту и телефонную трубку. Я прислушался. Из спальни не доносилось ни звука, я быстро нашел в телефонном справочнике стекольщика и попросил менеджера срочно прислать рабочего.

Рита дремала и я на цыпочках сбегал к себе и принес большой серебристый рулон липкой ленты. Дело пошло лучше и дуть от окна стало заметно меньше. Я уперся руками в подушку — стекло предательски треснуло, Рита зашевелилась. Я обернулся.
— Чтобы не дуло. На улице снег. Я вызвал стекольщика, они обещали приехать сегодня и замерить стекло, а пока нам придется немного померзнуть. Давай я тебя помою и заклею пластырем.
Я пошел к ней взял губку, откинул одеяло с ног и начал ее протирать, смазывая раны перекисью и заклеивая их пластырем. Время от времени губка цеплялась за торчащий из раны кусочек стекла, я брал из своих бритвенных принадлежностей пинцет и доставал из раны маленькие острые осколки. Рита во время этих процедур дергалась и кусала распухшую нижнюю губу. Дольше всего пришлось повозиться с осколком попавшим в пятку. Я даже немного подрезал слегка огрубевшую кожу пятки опасной бритвой, а Рита — закусила подушку зубами. Наконец всё было закончено, колени, пятки, ладони и локоть были продезинфицированные и слегка кровоточили под пластырем.
— Дай лосьон. У меня на столике, — Рита указала пальцем в сторону своей ванной, — в зеленой бутылочке. И принеси новое постельное бельё.
Я посмотрел на жену, в расширенных зрачках которой плавали серые облачка транквилизатора. Я увидел там что-то странное, потустороннее и испугался. Я отвёл взгляд, но отчего-то мне снова захотелось посмотреть, но уже глубже и дольше.
— Да, сейчас, — я быстро собрал все, что у меня было на столике, сунул в карман бутылочку с транквилизатором, упаковки антидепрессантов и свои бритвенные принадлежности.
— Ты чего? — Вдруг улыбнулась Рита распухшими и обкусанными губами.
— На всякий случай.
— Тогда дай ещё одну таблеточку, хочу поспать.
— Обещали прислать стекольщика...
— Меня это не смутит. Достань ширму.
Я вытащил ширму, поставил её прикрыв кровать от окна, вытряхнул из бутылочки ещё одну таблетку и положил её в рот Рите.
— Как в колледже... — пробормотала любимая, натянула окровавленное одеяло до подбородка и прикрыла глаза.

Существует универсальная формула: «Copy/Paste» — найти в интернете и вклеить в нужное место «Политику обработки персональных данных» и «Согласие на обработку персональных данных». и формальное требование локального регулятора будет соблюдено.

Но если задуматься над вопросом чуть шире — то я ставлю себя на место въедливого клиента и понимаю, что 99% сайтов психологических и психотерапевтических услуг не выдерживают никакой критики в части сбора и защиты чувствительной для деанонимизации информации.

Вот и приходится думать, как гарантировать защиту клиента-айтишника до того, как он начал задавать вопросы.

Фил 1+история 3 5 7 8
Рита 2 4 6

leighton gleicher, Shoe shine jive.
Grand Central Station, Friday afternoon 2:30pm
Taken on December 12, 2008

Слушайте

Читайте
Рита

Я смотрела на него. В голове у меня шумело. Он что-то мямлил о завтраке, а я его боялась. Именно так, как маленькие девочки бояться монстров в кинозале, когда первый раз с родителями пришли на не совсем детский фильм и видят на гигантском экране ведьму, тянущую к ним руки. В груди до боли не хватало воздуха — до такой степени я сжала ладони в подмышках и выдавила его последним выдохом. Я пытаюсь ускользнуть от руки ведьмы, которая что-то говорит мне о завтраке. Кто будет первым блюдом? Очевидно я? Мне страшно, я пытаюсь от нее убежать, отталкиваясь пятками от кровати. Шелковая пижама, прижатая во время движения натянулась на спине и ее горловина сдавила шею как петля. Я с трудом выдернула ладони из подмышек и оттянула душивший меня ворот.

— Мясо! — он явно не понял, что я прохрипела. — Мясо! посмотри я вчера принесла мясо. — Я подумала, что если это призрак, то он вряд ли отойдет от меня, чтобы сходить на кухню и заглянуть в холодильник. В другую секунду эта мысль показалась мне настолько абсурдной, что я испытала что то вроде тошноты.
— Ты давно не покупала мяса, — Фил растерянно смотрел на меня и одернул руку, — и вчера вроде не приносила ничего...
— Я попросила мисс... миссис... Коллинз, — я понятия не имела, кто такая миссис Коллинз, но, по-моему именно женщина с таким именем была достойна привести мясо, — из лавки на... из лавки... — фантазия буксовала и я не могла вспомнить, на какой именно улице находиться лавка в которой я отобрала отбивную у “итальянской мамаши”, — там есть доставка и они принесли мясо когда тебя не было дома. —

Боже, что я плету. Я не помню, когда в последний раз Фил выходил из дома. И он не верит, смотрит на меня как на сумасшедшую. — Я позвонила консьержке и она позволила ей пройти и положить мясо в холодильник, — я была готова врать что угодно, лишь бы Фил пошел на кухню и хоть на минутку исчез из моего поля зрения. Конечно, когда он увидит истерзанный мной кусок, который я пыталась использовать в виде ключа от входной двери, он, конечно, сразу все поймет и вернется уже украшенный клыками и когтями, или я успею принять что-то из его набора и отрублюсь а он временно раствориться в фармацевтическом оптимизме — о таком выходе мне говорили вдовые дамы, которым я продавала средства для “придания коже утренней свежести”. — Сходи, пожалуйста и приготовь мне отбивную.
— Я не готовил с летнего лагеря, да и там, по правде говоря, это был зефир, который я поджаривал на костре вечером.
— Ничего страшного, я тоже давно не готовила и вряд ли отличу кусок мяса приготовленный мной от куска мяса испорченного тобой, — Боже... Это мука, до чего он реальный.
— Если ты так хочешь, — Фил растерянно пожал плечами и пошлепал тапками на кухню.
Как только н скрылся за дверью спальни, я откинулась и наконец-то полной грудью вдохнула воздух и беззвучно заплакала. Из кухни донесся звук поставленного на плиту чайника — Фил, почему-то, не любил ни электрических чайников, ни кофемашин, а потом его голос:
— Рита! В холодильнике нет мяса! Неужели миссис Коллинз сунула его в морозилку?! Рита-а-а-а! И в морозилке нет мяса! — Голос Фила приближался, а я так и не успела принять ни одной из его таблеток.

Когда он появился на пороге, я судорожно пыталась найти предлог, чтобы отправить его на кухню ещё раз и попытаться все таки принять его чертовы таблетки от депрессии. Сразу штук тридцать, чтобы уж сразу избавить от этого наваждения.
— Рита, там нет ни каких отбивных. Может, ты что-то напутала?
— Я ни-че-го не на-пу-та-ла!!! — Я уже не могла себя контролировать и ярость разливалась во мне как раскаленное масло. — Если ты идиот, и не можешь найти на нижней полке холодильника пары отбивных, завернутых в мятую полосатую бумагу, то нам не стоит больше жить вместе! Или ты успел выбросить в мусорное ведро два прекрасных куска мяса, которые мне подарили в лавке на... на... стрит! Идиот! Я не хочу жрать твои тосты, пить кофе сорт которого после 98-го превратился в помои для “Армии спасения” и джем, который хоть и называется “Как у мамы”, но в нем столько консервантов, что твоя гребаная мама точно работает на заводе по производству химического оружия и натяхивает грязи в джем со своих сальных и вонючих волос!!!

— Рита...

— Заткнись! Я сама пойду и проверю, где этот долбаный кусок мяса, и перед тем, как его приготовить, отобью его об твою вонючую рожу — может это не сделает его мягче, но есть его я буду с большим удовольствием, чем просто кусок мяса принесенный... миссис.. мисс Коллинз. А пока, вот! — я метнулась к прикроватной тумбочке, схватила будильник по пути опрокинув стакан из которого Фил запивает свои чертовы таблетки и с размаху швырнула его в окно.

Будильник пробил стекло, которое со звоном посыпалось на улицу. Я уже не боялась Фила — у меня была цель, как можно быстрее попасть на кухню, найти замызганный сверток с говядиной и убедиться, что я не схожу с ума. Я рванула на кухню так, как не бегала в школе на уроках физкультуры, когда ещё хотела доказать, что я самая быстрая девочка в классе на которую, а не на Бэкки Милвилл, с её салонной прической и скобками на зубах, стоит обращать внимание мальчикам.
Я первая добежала до холодильника. Фил остановился в одном шаге, готовый схватить меня. Я почти оторвала дверцу холодильника рванув её двумя руками. На нижней стеклянной полке мяса не было, как не было никаких следов, который должны были остаться от подтекающего истерзанного пакета. Я грохнулась на колени так, что услышала их стук об пол, но не почувствовала боли от удара о кафель. Как слепая я судорожно зашарила по нижней полке двумя руками, пытаясь найти хоть малейшую каплю, малейший потек, который говорил бы о пропавшем куске мяса. Фил опасливо склонился надо мной.

— Рита...

Я стала вышвыривать с полок все банки, коробки и бутылки, которые там стояли. Молоко смешивалось с соком, хрустнула упаковка с зеленым салатом, растекались разбитые о пол яйца... Я была уже уверена в том, что мяса нет, но с мстительным удовольствием опустошила холодильник на пол. Ниже колен моя пижама уже промокла и прилипла к ногами, я чуть отодвинулась и распахнула морозильный шкаф. На пол полетели какие-то заиндевевшие пакеты, брикет мороженого, старая пицца — все то, что я так давно собиралась выкинуть, но так и не собралась.

— Говори, гад, куда ты дел мое мясо!? Ты спустил его в измельчитель для мусора!? Сейчас проверим! — Фил робко попытался меня остановить, но я проскочила под его рукой, метнулась к мойке, распахнула её и стала двумя руками выламывать измельчитель. Мне пришлось упереться ногами в цоколь и рвать его что есть сил. Наконец мне удалось вырвать какую-то трубу и я вскочила на ноги с желанием ударь ей Фила. Но подскользнулась и рухнула в продукты выброшенные из холодильника. Я барахталась в них резала руки и колени об осколки стекла и постепенно затихала. Фил стол надо мной на корточках. Одной рукой он пытался неловко прижать мои бьющиеся руки и ноги а другой — гладил меня по испачканной майонезом и желе голове.
Фил поднял меня, грязную и изрезанную на руки и отнес в спальню. Я уже не плакала, а тихо, без слез, выла, как когда-то выла собака моей бабушки которой случайно перебили дверью позвоночник. Фил положил меня на кровать прикрыл одеялом, контролируя и придерживая левой рукой и потянулся всем телом к своей тумбочке. Он аккуратно поднял мою голову, подложил и подоткнул под неё подушку. В руке у него была маленькая бутылка с водой и пластиковый пузырек с таблетками.

— Рита, выпей таблетку, — он поднес её к моим губам, — не надо, не выплевывай, тебе станет легче.
Он гладил меня по голове, я всхлипнула и маленькая пилюлька предательски проскочила мне на корень языка. Фил быстро поднес к губам открытую бутылочку с водой. Он сидел со мной до тех пор, пока по всему моему делу не разлилась расслабляющая розовая истома.
— Не уходи никуда, я сейчас принесу губку и пластырь — ты сильно порезалась. Он ушел, а я, покачиваясь на мягких волнах, поплыла куда-то в сторону большого разбитого окна. Кажется, я заснула.

Фил 1+история 3 5 7
Рита 2 4 6

drivebysh00ter New York, Taken on February 3, 2009

Слушайте

Читайте
Фил

Рита сидела на кровати и как то странно на меня смотрела. С утра она обычно сонная, мягкая, а тут мне на секунду показалось что передо мной застывший восковый манекен. Безжизненный, с идеальной кожей и зафиксированными лаком ресницами. Это бы было действительно так, если бы не всклокоченная после сна грива волос. Хотя именно копна волос придавала этой восковой фигуре черты гениальности вылепившего её мастера.
— Ты будешь есть? — Я задал вопрос механически, только потому, что я хотел хоть как-то разрядить непонятное для меня молчание. Её ладони были засунуты в подмышки, как будто он страшно замерзла. Глаза Риты блестели, как при лихорадке и наполнены какой-то непонятной мукой. Захотелось её хоть как-то согреть и я протянул руку,чтобы потрогать не горячий ли у неё лоб. Уложить, укутать одеялом, дать аспирина. Но Рита как то слишком быстро отшатнулась от моей руки и ещё плотнее прижала ладони к телу. Мне показалось, что это какой-то припадок, когда мышцы у больного напрягаются так, что он сам может сломать себе руку или ногу. Она оттолкнулась ногами от пола и почти отлетела к середине кровати.
— Плохой сон? — Я постарался сказать это как можно беспечнее, и на секунду мне показалось, что это моё последнее посещение тети Лизи, пока она ещё была в сознании и все родственники посещая её старались сделать вид, что чудо на подходе и мы все просто помогаем ей мило коротать время до его прихода в палату онкологического отделения госпиталя. — Может тебе принести кофе и тосты прямо в постель? Или ты хочешь булочки с маслом или с джемом?
— М... — Рита произнесла это так невнятно, что вроде “Может быть”,  — Прости, я не расслышал. Тебе булочки с маслом или с джемом?
— Мя-со... Посмотри, я вчера принесла мясо...

Вопрос не праздный.

Любой из героев фильма может быть назван «нулевым пациентом»

Копаясь в потрохах Jekyll, движка для генерации статических сайтов, нашел в их шоу-кейсе MailTape музыкальный сервис в старом и абсолютно французском стиле. Несколько кураторов и художников-энтузиастов с 2011 года каждую неделю подбирают и размещают семь нравящихся лично им музыкантов.

MailTape не для любителей нагрузить плейлисты. Скорее всего — он для вдумчивого и расслабленного «втыкания» в неизвестную широкой публике музыкальную культуру постмодерна.

Вряд ли я на нем надолго зависну, но в определенном возрасте MailTape стоит того.

PS. Приятный бонус. В отличие от некоторых стримминговых сервисов, музыка не прерывается в фоновом режиме.