«Осенняя пора» 2014, апрель, 14
В условиях пушкиноведения среднерусской полосы
Прогулявшись по городской хряби, срани и хрени, начинаю понимать Пушкина любившего осень.
карандаш, «Евгений Онегин» (VI, 397—398)
июль 1826, ПД 836, л. 42, Эфрос, 97, 120.
«Проснулся в хорошо протопленной спальне. Крикнул: “Гришка! Чаю!” Позавтракал, и не помыв посуду сразу на крыльцо, по дороге подставив руки под прогретый дядькой у печи плащ. А там уже стоит взнузданный жеребец. Прямо с крыльца, чтобы не запачкать сапог, в стремя, и рысью в Кистеневские кусты. Сделал круг бодро, потом опустил поводья и позволил рысаку самому брести домой по его, конскому, разумению, через стернистые поля и золотистые околки. Думал о своем, покачиваясь в седле и подремывая. Как только стало видно дом, пришпорил коня, лихо подлетел к крыльцу, бросил поводья дядьке, соскочить в две ноги и бегом на кухню, где ждет корыто с горячей водой для купания. Посидел в нем три четверти часа, покрикивая на няньку, случайно плеснувшую чересчур кипятка в остывшую воду, перекусывая перед обедом телятиной с хреном и рюмочкой анисовой. Растерся, прямо в исподнем отобедал чем Бог послал и прилег после подремать на оттоманку. Проснулся от ворчания няньки принесшей свечу и моченых яблок: “Плохо на закате спать — голова болеть будет”. Протянул руку из под песторядного одеяла к счетам на этажерке и нащупал еще не читанный французский роман, выпрошенный у проезжавших мимо на прошлой неделе и заночевавшей семьи соседских помещиков. Вчитался, ругаясь на ленивое свое нежелание встать к конторке за ножом для разрезания страниц и няньку, прикидывающуюся глухой на крик “Подай нож!”. Потом смотрел на рябину за окном, засвеченную закатом. Достал из-под оттоманки тетрадь, полистал от закладки к началу, позевать, прислушиваясь к звукам и шепотам отходящей ко сну дворни. Спустил ноги с лежанки и прямо так, не нащупав ночных туфель, в спальной рубашке и козьих носках пробежал в кухню, где, зная привычку, повар оставил к прочему отварной картошки и постного масла. Сунул сковороду в еще горячее зево печи, где тлеют подернутые пеплом угли, обжарил клубни целиком на вольном духу. Смотрел на жар и думал о дочерях гостившего третьего дня соседа. Перекусил, повозился в ставце, выискивая чего выпить. Потом в спальню, где уже раскрыто одеяло на гусином пуху, стоит кружка воды на ночь и ночной горшок.
Засыпая слышал, как ворчит и крестит зевок дядька выносящий ночной туалет.»
- всех застрявших в русской классике отсылаю к литературоведческой библиотеке Андрея Никитина-Перенского