Начало здесь куски 1 2 3 4 5 6 7

Лирический герой задумался над своей дальнейшей судьбой

Kathryne Winkler, Joining the Bunch
Or becoming one with fruit. model: Hand. Sterling Heights, Michigan. January 15th, 2018.
Taken on January 14, 2018

«Потому что в детстве вы пробовали красть еду и вам это не понравилось. Вы ведь обращали внимание на фирменные наклейки на овощах и фруктах?»
«И никогда не понимал зачем они нужны. Вы сейчас откроете мне какую-то страшную тайну?»
«Тайна действительно страшная. Много лет назад, когда были придуманы эти наклейки, у них была всего лишь одна роль — нести в PLU-коде информацию о производителе и условиях выращивания. Дизайнеры придумывали яркий рисунок, макет отсылали в любую типографию в которой печатали многомиллионный тираж, а специальные автоматы через раз клеили их на почти каждый плод. Потом, под давлением всяких экологических, трансгуманистических и экономических активистов, были приняты законы об обязательной маркировке любой продовольственной продукции.
Правила маркировки включали жесткие требования к материалам наклеек, макетам размещения графической и текстовой информации, их уникальности, сквозному национальному кодированию, форме, размерам, площади запечатываемой поверхности, составу флексографических красок. Единственное, что осталось без „присмотра“ — это красочность и свобода дизайна рисунка. И как-то так незаметно получилось, что выполнить условия по поставкам материалов для наклеек смогли не больше одной-двух компаний в каждой из развитых стран. Развивающиеся страны не могли экспортировать продовольствие не обеспечив его необходимыми маркерами, закупаемыми в странах реципиентах продуктов питания.»
«Вы хотите сказать, что это был заговор?»
«Ну, не столько заговор, сколько тайное соглашение. Подложка наклеек, кроме того, что была приёмником для нескольких простейших команд, в обязательном порядке несла миллиарды „активаторов“, мельчайших механизмов имевших два состояния: „оплачено“, „не оплачено“. На самом примитивном уровне всё работало просто и эффективно: овощи, фрукты и продукты получали наклейку, миллиарды „активаторов“ с поверхности маркера переходили в пищу и дожидались сигнала от банковской системы об оплате. Если оплата была, они тихо и мирно разрушались, если подтверждения поступления денег на счёт продавца не приходило — они через пищеварительную систему переходили в тело вора и добравшись до импланта паспорта активировали через мицелий гриба подавление центров удовольствий. Достаточно одного ворованного яблока, чтобы погрузить человека в депрессию aversionem a manducans syndrome, зависящую от скорости обмена веществ воришки. Для детей это два-три дня, для взрослых — полторы-две недели. За два-три дня дети учились что „воровать — нехорошо“. Понятно, что для ребенка наущение быстро вытеснялось в подсознание и нарыв детской депрессии рубцевавшись формировал убеждение.»
«А это делалось только ради предотвращения „лифтинга“ в супермаркетах самообслуживания?»
«Вот этого точно не знает никто. Не помните, лет пятнадцать назад было „колготочное помешательство на Гинзе“. В Токио.
Внезапно мужчины и женщины в возрасте от 35 до 45 лет как по команде бросились скупать колготы „Kotohayokozawa“. Они рвали пакеты из рук, дрались у касс, тут же пытались натягивать их, и мужчины, и женщины, по несколько пар, одни на одни. Потом внезапно всё прекратилось. Хватавшие быстро и тихо разбежались, стараясь не смотреть друг на друга и прикрываясь ладошками от камер видеонаблюдения. Претензий к ним не было: все пары, до единой, были оплачены наличными и через кассу, никто не пытался даже разорвать упаковку до оплаты.
Через две-три недели нашли виновного: тихого, почти не выходившего из дома программиста, жирного фетишиста, страстного поклонника этой редкой марки. Якобы он встроил в большой рекламный экран на торговой улице несколько соответствующим образом сформированных световых и цветовых сигналов. Эдакая случайно получившаяся „гипножаба“. Он во всём признался, получил два года тюрьмы, там уверовал в какого-то местного тюремного бога, перестал мыться, бриться, похудел вчетверо и выйдя из заключения буквально растворился.
Наблюдавший за освобождением охранник рассказал что выйдя из ворот он как ящерица юркнул в ливневую канализацию. Не сказать чтобы охрана тюрьмы рванула его спасать, но деваться из узкой щели было некуда, поэтому они очень удивились, когда не торопясь подошли к откинутой решетке, споря, кому придётся вынимать извозившегося в грязи бывшего постояльца и не нашли там ничего, хоть отдаленно намекающего куда испарился боголюбивый хакер.»
«Думаете он хакнул плесень?»
«Даже не думаю, а уверен. Потому что с его поста, случайно увиденного одним из основателей, началась работа нашей группы. Всего два сообщения на одном из публичных имидж-бордов „Самого глубокого холма.“
„Имидж-чего?“
„Была такая форма общения. Визуализируя мучившие их комплексы и страхи, люди рисовали смешные картинки и выкладывали их на всеобщее обозрение в сети. Другие люди их язвительно комментировали, желательно тоже картинками. Некто, под ником „Арарам“, выложил предложенные на продажу свежеизвлеченные паспорта и...“
„Свежеизвлеченные?“
„Паспорта первого поколения крали. Они вживлялись неглубоко. Угрожая ножом или пару раз ударив битой их можно легко и относительно безболезненно извлечь из тела жертвы. Умельцы покупали иностранную фейк-личность и перепрошивали их ей „на-ура“. Реимплантированные паспорта работали внутри административного бардака таких стран, как Бразилия, Аргентина, Чили, Сомали.
А вот выехать за границу не представлялось возможным. Пограничные службы стран въезда на раз ловили „фейконосов“, не занесенных в единую пограничную систему. Механизм был простой и незамысловатый, как мина-лягушка.
Когда гражданин одной страны въезжает в другую, он отключается от системы материнской поддержки и получает на время действия въездной визы относительную автономность. Тотального контроля как такового нет, есть „обслуживание запросов“. „Виза“ в наше время обозначает то, что паспорт временно передаётся из контрольной сети одной страны в сеть другой. Между страной выезда и страной пребывания появляется буфер в виде фильтра, отсеивающего информацию чувствительную для безопасности принимающей стороны и проверяет на законность запросы отправляемые страной гражданства. Для стран входящих в Неймегенское соглашение технически это выглядит как небольшая задержка получения данных об ограниченном межгосударственными соглашениями набора параметров физического состояния гражданина.
Чуть сложнее схема для стран выбравших альтернативную политическую систему.
Для них „виза“ предоставляет почти полную свободу и „триггерный“ формат ограниченного числа ежедневных не кодируемых допустимых запросов: „да“ или „нет“. Выглядит это примерно так: „Ты жив?“ — „Да.“ — „Давление повышенное?“ — „Нет“ и тому подобные. Недопустимые или кодированные запросы блокируются и протолкнуть хоть какой-то секретный запрос в последовательной серии не удаётся из-за короткой дозволенной длины. В свою очередь устанавливается жёсткий блок на запросы „принимающей“ страны. Малейшая попытка фиксируется „паспортом“ и по возвращении может стать причиной дипломатического запроса и серии международных разбирательство.“
„Но это же здорово! Никакого контроля, возможные запросы к „плесени“ блокируют.“
„Это да, только зачем вам веселенькая мелодия: „Wir drei sind alle drei Wir singen alles, wir singen alles! Vergebens reißen wir keine Tränen! Chic, Glanz, Schönheit, Tra-ta-ta, tra-ta-ta! Eins, zwei, tru la la!“?
„В ОВИРе сказали что это блокирует возможное сканирование „проговаривания“ и что-то вроде таймера.“
„Сканирование мозговой активности — полная ерунда. А вот что запускает таймер вы уже догадались?“
„Плесень что-то должна сделать?“